Балерина Екатерина Гельцер - баронесса Маннергейм

 

Посмотреть на Гельцер приходили Ермолова, Станиславский, Немирович-Данченко. За кулисами судьба свела Катерину с Карлом Густавом фон Маннергеймом. Давали «Спящую красавицу». Она выходила в небольшой, но эффектной партии белой кошечки. «Вы не кошечка, вы пантера!» – ввернул в антракте, приложившись к ручке, статный офицер с внешностью викинга. Он и был потомком викингов – сын шведского барона и финской графини. Среди балерин его считали ухажером «так себе». Во-первых, беден. Маннергейм-отец разорился, пытаясь заняться коммерцией. Сыну пришлось искать счастья в Петербурге – он поступил в Николаевское училище, потом в драгунский полк.
На беду его рано окрутила дочь генерала Арапова, он женился. Из балерин он опекал Тамару Карсавину. Так что у Гельцер была масса причин отразить наскок барона-кавалериста. Но бравый драгун лишь заглянул в глаза – и она пропала! Уже скоро Гельцер брала у Маннергейма – одного из лучших наездников Европы – уроки верховой езды, и оказалась способной ученицей, отличившись в конном па-де-де с цирковым артистом Труцци. Когда началась Первая мировая война, в Москве появилось множество беженцев из Варшавы и других польских городов. На одном из концертов Екатерины Гельцер после мазурки раздалась буря аплодисментов, все поляки вскочили на кресла. Они уверяли, что только полька по крови может так понять их душу. Плохо стало с балетом после 1917-го. Спектакли в Большом шли при полупустых залах. Танцовщицы, некогда блиставшие талантами, потихоньку уезжали за границу… Но Гельцер не собиралась уезжать. Наоборот. В 1918-м, когда балерина гастролировала в Киеве, город взяли немцы и комендант предложил ей поехать в Германию. Но услышал в ответ: «Меня ждут в Москве». В полушубке, валенках, платке прошла она через линию фронта. Две недели ехала домой в теплушке вместе с красноармейцами. Доехала. Пришла в Большой. Как Гельцер удалось вписаться в советскую жизнь? Сперва она сделала заядлым балетоманом Анатолия Луначарского. Он то и свел ее с Ильичом. Это знакомство стоило многого. И Гельцер танцевала! Ей приходилось вести почти весь балетный репертуар Большого тетра («Корсар», «Спящая красавица», «Лебединое озеро», «Дон Кихот», «Баядерка», «Эсмеральда»). Да еще концерты по всей стране. Обольстительная полька, жеманная француженка, овеянная морским ветром финка, гордая с лукавой усмешкой русская красавица и, наконец, изумительная еврейка – это все Екатерина Гельцер! А любовь Катерины и Карла Маннергейма, Ясноглазого Рыцаря (так она его называла)? То была любовь длиною в жизнь… В Москве объявился как снег на голову под чужим именем в студеные январские дни 1924-го, пользуясь легкой растерянностью органов – не стало вождя. Он приехал за Катериной. Они должны немедленно обвенчаться. Невесте было под пятьдесят, жениху – около шестидесяти. В церковку на Поварской пробирались ночью, тайком. Она – в наброшенной белой шали и шиншилловой шубке поверх бального платья. Тут бы, сразу после венца – и в Европу, но Маннергейму непременно хотелось проститься с Ильичом – врагом, даровавшим его стране свободу. В траурной очереди они промаялись почти сутки. Морозы стояли небывалые. Задержались на какой-то миг у гроба, сделав несколько неверных шагов, новоявленная баронесса Маннергейм упала без чувств. Думали – обморок, оказалось – двусторонняя крупозная пневмония. Она слегла, и Карлу пришлось отправиться в Финляндию одному, он не мог провести с Катериной в Москве ни одного лишнего дня – ЧК не дремлет! Ему, царскому генералу, еще предстояло сыграть свою роль в истории – стать фельдмаршалом, главнокомандующим армией, а потом и президентом Финляндии. А советским войскам – штурмовать в 1940-м «линию Маннергейма». Но тогда, в 1924-м, Карл исчез… А через три года, в 1927-м, Гельцер танцевала в балете «Красный мак». Да, постановка В. Тихомирова была новаторской. Но никто не знал, что без Карла Великолепного не было бы у Катерины такой Тао Хоа – ее лебединой песни, жемчужины ее карьеры. Еще после русско-японской войны, где полковник Маннергейм и его кавалеристы бились, как львы, барона командировали в Китай. Это была сверхсекретная миссия, замаскированная под научную экспедицию. Вернувшись в Россию в 1916-м, Карл подарил своей Катерине несколько тростниковых зонтиков и вееров, научил ее тайному языку, объяснил, как ведут себя грациозные китаянки из «чайного домика». Рассказы Маннергейма о Китае аукнулись позже, когда Гельцер захотелось блеснуть в балете «Красный мак», где пролетарский пафос был подмешан в классический сюжет о любви и смерти гейши. А критики дивились, как этнографически точна балерина в роли Тао Хоа: чем горше страдает, тем милее и учтивее делается. Когда пришла Вторая мировая – она продолжала танцевать. Зима 1942-го. Приволжский Рыбинск, здесь были и фронт, и тыл. Бывшая солистка императорского театра, народная артистка России дает сольные концерты. Танцует «Умирающего лебедя» Сен-Санса, крутит фуэте Китри из «Дон Кихота» – десять, двадцать, сорок… Непотопляемая. Неувядаемая. Ей «всего» 66 лет. Последний юбилей Гельцер – в ее квартире в Брюсовом переулке. Екатерине Васильевне восемьдесят пять. Собрались гости. Цветы, подарки. Все знают, что она прикована к креслу, плохо видит. В большом зале стоит пустое кресло. Проходит минут двадцать. Она появляется в красивом красном кимоно с птицами, в руках – огромный красно-желтый веер. Плавно мелкими семенящими шажками движется к креслу. Она вновь Тао Хоа. 

                                                     Ольга Стерн  газета "Вечерняя Москва", 2013